[Thousand leagues in the jazz]
dbsk; homin, AU, NC-17, ~700 слов
Автор: sulfur. ( голубой единорог)
эта мысль и песня не отпускали меня. whatever.
I can't resist you, what good is there in trying?
What good is there denying you're all that I desire?
Since first I kissed you my heart was yours completely
If I'm a slave, then it's a slave I want to be
Don't pity me, don't pity me
© Louis Armstrong - Kiss Of Fire
Just like a torch, you set the soul within me burning
I must go on, I'm on this road of no returning
And though it burns me and it turns me into ashes
My whole world crashes without your kiss of fire
[i]
Чанмин любит музыкальные инструменты, но в тот момент, когда Юно с остервенением трахает его на крышке рояля, Чанмин ненавидит лакированную поверхность фоно, холодящую его живот. Джаз-бар уже часа два как закрыт и пуст, у Юно при себе всегда есть ключи от черного входа, и, в общем, они никогда не могли дойти до мягкого диванчика в гримерке. Юно держит Чанмина за волосы, словно норовистую лошадь за мягкий загривок и изредка тянет на себя, как упряжку, что бы с придыханием поцеловать. Стальная пряжка ремня на спущенный штанах холодит Чанмину щиколотку.
После секса, Чанмин, застегивая последнюю пуговицу рубашки, с досадой смотрит на свою красную шею и пульсирующие вены, ощущая себя вареным раком, которого Юно употребляет под высоко градусный алкоголь. Он до сих пор ощущает на своих губах привкус виски с содовой. Чанмин наклоняется, что бы поднять черную бабочку от смокинга Юно с мраморного пола мини-сцены, в то время как тот, стоя за барной стойкой, добавляет в «Епископа» кубики льда, и они со звоном падают в жидкость. Когда Чанмин небрежно бросает классическую бабочку на стеклянную поверхность стойки, Юно, оторвавшись от стакана, молниеносно хватает не успевшего опомниться парня за белый шелк воротника, тянет к себе, так что тому приходится ухватится за край стенда и встать на цыпочки, и с жаром целует. Ледяные виски с вермутом тонкими струйками стекают по подбородку и шее Чанмину, словно краска по стене, прячась в брюках, и он думает о «искре» и что-то там о «сгореть заживо».
Юно думает, что всегда контролирует ситуацию. Он, самодовольно ухмыляясь, поет в приоткрытый рот Чанмина «Since first I kissed you your heart was mine completely» таким тембром, что уставшие ноги второго пробирает дрожь. И все же он выдавливает из себя осипшим голосом «If I'm a slave, then it's a slave I want to be», глядя на влажные губы Юно в пяти сантиметрах от себя. Чанмин знает о гордости Юно, более того он в курсе того, что тот уже второй месяц подряд отвергает всех фанаток ради Чанмина так, что бы тому об этом не было известно. У Чанмина есть чувство собственного достоинства, которое меркнет перед фразой «как насчет секса?», но он утешает себя мыслью, что просто позволяет Юно владеть своим телом.
[ii]
Чанмин мнется на кухне Юно, держа в руках чехол для скрипки. Изначально план был, под предлогом расстроенных струн и просьбой о помощи, прийти к джазовому исполнителю домой впервые за время их «отношений». Его не волновало, что Юно не играет на скрипке, и, ясен пень, не умеет её настраивать, всё равно чехол был пуст.
- Ты чего-то хотел? – бесхитростно спрашивает Юно, вгрызаясь в тост с персиковым джемом.
- Знаешь, давай пропустим стадию «я пришел, что бы ты починил несуществующую скрипку» и ты просто трахнешь меня, окей?
Юно разводит руками, улыбаясь в потолок, то ли благодаря богов за такой подарок, сам идущий в руки, то ли родителей за свою дьявольскую привлекательность. И Чанмин думает, что вот после сегодня, именно после этого раза он заведет дневник под названием «Вкусы поцелуев с Юно».
Они снова не доходят ни до дивана, ни тем более до кровати на втором этаже, и Чанмин, напрягая шею, слышит собственные стоны, эхом отбивающиеся от стенок кухни, проклиная холодный итальянский мрамор кухонного стола, как громадная присоска липнущим к его спине. Юно держит ноги Чанмина своими руками, и когда тот украшает свой живот каплями собственной спермы, лишь ускоряет толчки, не позволяя ему даже нормально «ахать». Чанмину кажется, что кто-то методично бьет его в пах, перекрывая дыхание и он чувствует себя рыбой, выброшенной на берег и хаотично хватающей воздух. Какой-то жалкой макрелью или краснопёркой.
[iii]
В зале нет свободных мест, взгляды всех обращены к Юно, который, освещенный прожектором, выглядит сгустком священной энергии. Он держит в руках микрофон, что словно парит в невесомости, свисая с потолка на тонком шнурке. Юно не поет, а шепчет заклинание, высасывающее энергию из всех присутствующих в баре. Чанмин же думает, что Юно похож на Гамельнского крысолова, своим голосом вводящего людей в транс и сам погружается на тысячи лье в джаз. Юно не отрывает губы от поверхности микрофона и смотрит на него не то взглядом «здесь и сейчас», не то как Зевс, метающий молнии в беззащитных овец. Чанмин думает, что ему надо бы заземлиться или вживить в организм громоотвод. А еще что тот чертов диван из гримерки надо незаметно перенести в зал.
|