[memorable stamp] exo; chanyeol / baekhyun, pg-13, au, ooc, romance, ~ 4700 words Автор: sulfur. ( голубой единорог) Посвящаю в первую очередь Н., которая через твиттер указала мне на пейринг, во вторую - Нуне, без мыслей о которой фик вряд ли был бы закончен, а так же моему новому увлечению. Марки - это действительно интересно. Года и описание марок - придуманные, но вполне возможно, что они существуют. Звон от колокольчика-оберега на двери облетел весь магазин, эхом отскакивая от многочисленных шкафов. Чанёль пригнулся, словно спасаясь от звука, материализовавшегося в невидимую биту, и быстро шагнул вперед. Гул оживленной антикварной улицы исчез за закрывшейся дверью, закупорив Чанёля в неизвестном пространстве. «Возлюбленные не встречаются наконец-то где-нибудь. last aidзацОни друг в друге в самого начала.» Звон от колокольчика-оберега на двери облетел весь магазин, эхом отскакивая от многочисленных шкафов. Чанёль пригнулся, словно спасаясь от звука, материализовавшегося в невидимую биту, и быстро шагнул вперед. Гул оживленной антикварной улицы исчез за закрывшейся дверью, закупорив Чанёля в неизвестном пространстве. — Есть кто? – вопрос ушел вглубь магазина, как брошенный попрыгунчик - проскакал по половицам и закатился за угол. Чанёль несколько секунд подождал ответа, оглянулся, достал из кармана измятый листок с адресом, сверил с картой, распечатанной из интернета, и снова обвел взглядом лавку. — Есть кто?! - вопрос был произнесен уже громче (Чанёль даже вытянул шею вперед, словно от этих пары сантиметров зависело, дойдет ли послание хоть до кого-нибудь). «А в ответ тишина», - подумал он с досадой, подходя ближе к прилавку, на котором были свалены книги разных размеров. К его удивлению внутри были не потрепанные страницы с наборами печатного текста, а старые открытки. Выцветшие изображения ютились парами на каждой странице. Чанёль не без заинтересованности рассматривал открытки, которые оказались рассортированными по темам: в одном альбоме красовались европейские актрисы, в другом – цветы. В третьем альбоме Чанёль наткнулся на старые эротические фотографии француженок (так гласили подписи), и поспешил его закрыть и отодвинуть от себя. В четвертом, обтянутом черной кожей, были черно-белые снимки военных. Американских военных, насколько мог судить Чанёль, исходя из своих скудных знаний истории. Фотографии в большинстве случаев были мятые, белые на своих кривых изгибах, с пятнами и прожженными дырами, с оторванными или рифлеными краями. Незнакомые лица улыбались или хмурились с их поверхностей; мысль о том, что все эти люди мертвы, отдалась электрическим разрядом в кончики пальцев. Все альбомы были одинаковы по размерам, но этот для Чанёля был тяжелее всех. Он бережно положил его на стол и без хлопка и лишней силы, аккуратно закрыл. Солнечные лучи, проходя через идеально вымытое окно, «обнимали» все в магазине, до чего могли дотянуться. Отодвинув альбомы, Чанёль обратил внимание, что под стеклом прилавка тоже что-то лежит. Он нагнулся и скривил шею, стараясь смотреть так, чтобы солнечные блики не скрывали ничего от его взгляда. Под стеклом находились пожелтевшие неподписанные конверты, выложенные лесенками. «Каких только увлечений не бывает», - подумал Чанёль, выпрямляясь как раз в тот момент, когда на него собиралась напасть высокая стопка альбомов. Конечно, никто ни на кого нападать не собирался, и у этой разноцветной горы в буквальном смысле были ноги, а так же руки, поддерживающие их снизу, но Чанёль не сразу это понял, что помешало ему спокойно отойти, а не испугано отпрыгнуть в сторону. — Ой-ей, - донеслось со стороны альбомов, опасно накренившихся вбок. Руки Чанёля среагировали раньше, чем мозги. Увидев, как что-то падает, верхние конечности инстинктивно подались вперед, пытаясь предотвратить катастрофу, и вернули на место те альбомы, которые собирались отправиться в свободное падение. Вся стопка повернулась к Чанёлю боком. — Шпашибо, - с трудом ответил незнакомый парень, так как альбомы впивались ему в лицо и норовили проехаться по макушке. Чанёль снял верхнюю пятерку альбомов и положил на прилавок, не без удивления отмечая, насколько они тяжелы. В руках у незнакомца их было раза в три больше. — Спасибо большое. Я уже и не думал, что донесу их в целости, - сказал парень, водрузив на стеклянную поверхность прилавка оставшуюся часть «горы». — Вы просто посмотреть зашли, или хотите что-то целенаправленно купить? В любом случае меня зовут Бён Бэкхён, я заменяю отца, который уехал закупать новый товар, и я к вашим услугам. — Я звонил. Мне нужны марки, я ведь туда попал? – бесстрастно спросил Чанёль, рассматривая красноватые полосы, которые оставили альбомы на лице Бэкхёна. — Ах да, точно. Господин… э… Пак, если не ошибаюсь? Помню-помню, звонили. А что, уже час дня? Бэкхён достал из-под прилавка наручные часы на коричневом ремешке и проверил время. Дело близилось к половине второго. Глаза Бэкхёна на долю секунды округлились, а губы виновато поджались – он не думал, что настолько задержался в подсобке, перебирая товар. Его взгляд бегал от лица Чанёля обратно к часам. Он не знал, стоит ли извиняться за задержку или момент упущен. — Что-то не так? — А? Нет-нет-нет, просто… вы так молоды, а по телефону голос был такой… низкий. – Бэкхён проклинал себя за то, что неумело сменил тему, и чуть не обозвал покупателя «стариком». — Мне это часто говорят, - ответил Чанёль как можно мягче, без обычного сарказма, видя чужое смущение. Эта мягкость подействовала на Бэкхёна, как чудодейственный бальзам. Он избавился от напряженности, расслабил плечи и спрятал часы под прилавок. — Да что же это я, в самом деле. Вам марки нужны, они в соседнем помещении. Пойдемте. Соседним помещением оказался закуток за ближайшим углом. Он был достаточно широким, чтобы в нем поместилось кресло и небольшой, узкий прямоугольный столик. Явно самодельный, поставленный там для того, чтобы было хоть какое-то место, куда можно положить альбом или книгу. — Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал Бэкхён, предлагая Чанёлю кресло движением руки, а сам в это время вглядывался в корешки кляссеров. Он не знал, был ли Чанёль старше или младше него – он просто соблюдал вежливость с покупателем, как тому учил отец. Чанёль прошел к предложенному месту боком, стараясь не задеть чужую спину, и с удовольствием устроился на мягком кресле. Он порядком подустал, пока приехал в этот район, нашел магазин и дождался продавца, и почувствовал, как мышцы его ног приятно расслабились. В это время Бэкхён, мягко стуча себя кончиком указательного пальца по губам, бороздил взглядом стеллаж в поисках нужного кляссера. Все они были разных цветов и размеров; на каждом были особенные наклейки: какие-то с буквами, какие-то – с цифрами. Было несложно догадаться, что четырехзначные числа обозначают год, а вот смысл букв оставался ясным только продавцу. — Кажется, вам нужны были марки на космическую тематику? – задумчиво протянул он и вытянул один кляссер. — Возьмите, посмотрите этот, здесь сплошные ракеты, спутники и космонавты. Чанёль взял протянутый альбом и раскрыл на первом попавшемся листе, с некоторой долей замешательства глядя на разноцветные маленькие прямоугольники. Он не разбирался в марках и не был филателистом. Он искал специфические марки и не замедлил об этом сообщить. — Да, на космическую. Но мне нужны вполне определенные марки. Понимаете, - начал Чанёль, подаваясь телом вперед и аккуратно держа кляссер в руках, — я не интересуюсь марками, их собирает мой дедушка уже много лет. Когда-то давно его дом обокрали и унесли альбом с редкими марками, которые он любил как человек, страстно обожающий свое увлечение и все, что с ним связано. Там были очень старые марки, и он постепенно восстановил коллекцию, но кое-что все же не смог найти. Блок советских марок на тему первого полета на Луну. Дедушка утверждает, что они были с голограммами. Бэкхён посмотрел на Чанёля и как-то странно улыбнулся. — Я надеюсь, что вы не обвините наш магазин в краже? Потому что я знаю, о каких марках вы говорите. Они у нас есть. Слово «замешательство» было написано на лице Чанёля крупным шрифтом. По-диагонали, невидимыми чернилами. Он быстро понял, как выглядит ситуация: он говорит о краже редких марок, таких редких, что, возможно, их во всей Южной Корее блок или два, а в магазине этот трудно доставаемый дорогой раритет есть. Вполне понятно, что владельцы обеспокоены возможными претензиями. — Нет-нет, что вы! – протараторил Чанёль, для убедительности освободив одну руку и протестующее ею помахав. — Я понимаю, что, возможно это те самые марки, но вы ни в чем не виноваты. Мало ли когда и где вы их купили, к тому же такой товар… — Отец купил их три года назад в Инчхоне у одного коллекционера, а тот, если верить его рассказам, купил их у какого-то пусанского бизнесмена – любителя старины и редкостей. А до этого никто не знает, какой путь они прошли. Но чем больше таинственности происхождения – тем вещь ценнее, не находите? Это был риторический вопрос, произнеся который Бэкхён забрал у Чанёля кляссер, водрузил на заждавшееся его место и достал другой. — Смотрите, - произнес Бэкхён, одной рукой придерживая альбом, который секундой ранее бережно вложил в чужие открытые ладони. В какой-то момент он дотронулся до пальцев Чанёля. Последнему они показались такими горячими, что он машинально отдернул руку. Бэкхён, в этот момент листавший страницы альбома и извернувшийся в узком пространстве так, чтобы не смотреть на марки в перевернутом виде, не обратил на это внимание. Он был полностью поглощен поисками. Наконец-то он ткнул пальцем в две синеватые марки. — Они? Казалось, что Чанёль превратился в лисицу. Он вмиг отбросил все ненужные чувства (этими чувствами был легкий конфуз от чужого прикосновения – он не любил, когда трогают его руки), вытянулся вперед и чуть ли не лег лицом в кляссер, вглядываясь в указанные марки. — Я могу принести увеличительное стекло, - сказал Бэкхён и ушел прежде, чем Чанёль подумал об ответе. Тот и не думал отвечать. Все внимание сконцентрировалось на двух кусочках бумаги. Одна изображала ракету, другая – космонавта на поверхности Луны, и если их повернуть – то ракета и космонавт как бы двигались вперед. Чанёль повернул альбом боком, удивляясь увиденному, поскольку марки были тонюсенькими и совсем не такими, какими бывают открытки с голограммой. Это было красиво. Чанёль никогда не понимал увлечение своего дедушки – покупать какие-то старые огрызки бумаги, дорогостоящие, абсолютно ни к чему не применимые. Но сейчас, глядя на эти марки, он словно приблизился на шаг к чужому алтарю и смог увидеть его красоту, тонкость работы и очарование. Одно круглое и одно прямоугольное выпуклые стекла опустились на столик рядом с Чанёлем. — Они? – спросил с улыбкой Бэкхён и вопросительно приподнял брови, намекая на марки. — Я… я не знаю, я их никогда не видел, но мне кажется, что это они. — К сожалению – они гашеные, потому продаются дешевле, но я показал вам их только для того, чтобы удостовериться. Есть целый блок из 4 марок, чистых и немятых. Я сразу предупреждаю, что они дорогие, так как выпущены тиражом в полторы тысячи штук в 1978 году и находятся в отличном состоянии. Только теперь Чанёль заметил черные дуги по углам марок. — Да как только кто-то смог их приклеить на конверт и отправить кому-то? – в сердцах воскликнул он. — Хм… - протянул Бэкхён, забирая у Чанёля кляссер, на ходу поправляя пару марок, выбившихся из общей линии. — Что-то не так? — Когда я на вас впервые посмотрел, то вы не выглядели как человек, который может подобным возмутиться. Это смутило Чанёля. Под категорию «этого» попадали: извиняющаяся улыбка Бэкхёна, собственное нулевое знание филателистской темы, явные изменения в настроении (в пользу марок, коллекционирование которых еще десять минут назад Чанёль считал глупым занятием для стариков). Да что там глобальные проблемы – он только что лишь по смыслу понял значение слова «гашеные» марки. — Просто они редкие. Зачем их отправлять и портить штампом? — Возможно, человек не понимал их стоимости. Или хотел очень, - Бэкхён задумался, подбирая слово, — изысканно от неё избавиться. Смотрите, влюбитесь в марки и тоже начнете коллекционировать. Это очень затягивает. Бэкхён вернул на место кляссер и повел пальцем по корешкам других, в поисках нужного. — А вы собираете их? Такой простой вопрос вызвал на лице Бэкхёна довольно странное выражение, как отметил про себя Чанёль. Так обычно выглядят люди, смеющиеся про себя какой-то тайне. — Конечно. Только я коллекционирую особенные марки. Или вернее сказать – я их по-особенному коллекционирую. Очень хотелось задать какой-нибудь наводящий вопрос, но Чанёля сбило то, что Бэкхён стал на цыпочки и потянулся за кляссером с цифрами «1978». Не смотря на все усилия – он все равно не доставал даже кончиками пальцев до нужного альбома. Не то чтобы «пришел его звездный час», но Чанёль не без удовольствия встал в полный рост и подошел к Бэкхёну, который и не думал просить о помощи. Было ясно, что он привык надеяться на собственные силы, зачастую переоценивая их мощь. От Бэкхёна пахло сыростью и пылью, той самой, которой пропитываются библиотекари, бегая в книжные полуподвальные хранилища. И даже будучи на цыпочках он не был выше Чанёля, который с удивлением для самого себя принюхивался к такому редкому запаху. Он сам не понимал, каким образом провел параллель между сыростью и библиотекой. Просто этот запах был холодным, а память о горячих пальцах так свежа, что Чанёль потерялся в ощущениях. Мозг Чанёля, судя по всему, работал в автономном режиме, поскольку пальцы схватили кляссер раньше, чем Чанёль принял тот факт, что он нюхает малознакомого человека. Бэкхён резко развернулся и удивленно воззрился на Чанёля, чье присутствие за своей спиной, как можно было понять по его лицу, он совершенно не заметил. А Чанёлю потребовалась вся доступная гибкость, благодаря которой он смог избежать падения назад и участи быть погребенным под горой кляссеров. — Ой, я снова вас не заметил. Спасибо, - сказал Бэкхён, выхватывая из чужих рук заветный альбом и листая страницы бархата и кальки. — Вот! Чанёля впервые сильно кольнуло то, что его не заметили. Не в первый раз, к тому же. Обычно его видели издалека, что и не мудрено – с таким-то ростом, легко узнавали по голосу благодаря его басовитости. Говорили даже, что у Чанёля была особенная аура, благодаря которой чувствовалось его приближение. А тут на тебе! Он стоял за спиной, буквально наступая на пятки и зарывшись носом в чужие волосы, а его не заметили. Но это неприятное ощущение было проглочено, поскольку все внимание Чанёль направил на бумажный квадрат. Марки были прекрасны, действительно в идеальном состоянии. Он не понял, когда Бэкхён взял его вспотевшую руку и вытер какой-то тканью (кажется, со словами «Обычно я беру такие марки пинцетом, но вам дам в руки», но Чанёль не был в этом уверен), а затем вставил кончик марочного блока в его пальцы. Краешком сознания Чанёль понял, что это было сделано для того, чтобы из-за влаги они не пошли волнами, чтобы не приклеились к коже и испортили товарный вид. Перед внутренним взором вдруг появились довольные лица всей семьи, и слезы на глазах дедушки, благоговейно принимая такой подарок. Если бы марки были людьми, то можно было бы сказать, что дедушку ждет встреча с возлюбленной, с которой судьба разлучила их около тридцати лет назад. — Беру. Это они. Это точно они! Плевать на цену, в любом случае беру. Он приглушенно повторял это: «Беру! Точно беру!» даже когда, уже стоя за прилавком, Бэкхён бережно вкладывал марки в пакет из специальной бумаги, затем в клеенку и наконец-то между двух бархатистых картонок. Они действительно стоили дорого, но большей частью это были родительские деньги, так что Чанёль без какого-либо негодования отсчитал нужную сумму. Даже если цена была завышена, думал он, то оно все равно стоит всего того счастья, которое принесут эти четыре бумажных кусочка, скрепленных воедино. Даже после всех стадий упаковывания они были очень легки, однако, положив их в папку и сумку, Чанёль почувствовал, что они есть, что они весомы. — Вы так благодарите меня, что я не могу вас так просто отпустить, - произнес Бэкхён, перекладывая альбом с открытками под заевшее «спасибо» все еще не уходящего Чанёля. — Вы интересовались моей коллекцией. Обычно я её никому не показываю, но вам, так уж и быть, покажу. Однако же есть два условия. Бэкхён врал. Он не «обычно» её никому не показывал, подобная формулировка предполагает, что кто-то все же её видел. Он её «вообще» никому не показывал. А отец, наверняка видевший её, все равно не понял всего того значения, которое эта коллекция имеет для Бэкхёна. Тот факт, что он решился её показать и объяснить постороннему человеку, заставил его внутренне вздрогнуть от нетерпения. А так же десять раз мысленно переменить решение. — Я весь внимание, - с серьезностью церемониймейстера заверил его Чанёль. — Первое – вы никому о ней никогда не расскажете. Даже под страхом смерти и под пытками. И второе – для этого нам нужно перейти на «ты». Я не смогу её показать человеку, с которым обращаюсь как с покупателем. Подобное вполне устраивало Чанёля и подогревало интерес к тому, что же он может увидеть. «Столько интриги, может Бэкхён обладает редчайшей маркой, стоящей миллионы?» Почему-то подобная мысль вызывала лишь смех. Дело было явно в чем-то другом. Перед спуском в полуподвальное подсобное помещение Бэкхён на пару секунд замешкался, став в дверном косяке и преграждая путь. Он даже повернулся, снедаемый сомнениями, и уткнулся Чанёлю в грудь, поскольку уже стоял на ступеньку ниже его. Это отрезвило его, но заставила Чанёля поджать губы, поскольку он рассчитал подобное столкновения очередным признаком того, что его не замечают. Альбомы, книги, кляссеры, стопки нераспределенных открыток и фотографий лежали повсюду. Три ряда стеллажей уходили сравнительно недалеко вглубь помещения. Оба парня двигались вперед. Чанёль прикрывал нос рукой от пыли и все равно несколько раз чихнул и откашлялся, таким застоявшимся и пыльным был воздух. В конце путь им преградил очередной стеллаж с альбомами, обозначающий собой конец помещения. — Готов? – спросил Бэкхён, не глядя на Чанёля, и было ясно, что спрашивает он скорее самого себя. «Сейчас он достанет кляссер, а там что-то эдакое лежит». Так думал Чанёль, замерев рядом с Бэкхёном. Однако произошедшее превзошло все его ожидания. Бэкхён не потянулся за альбомом, не вытянул какую-нибудь таинственную коробочку, на черном бархате внутренности которой лежала бы сияющая марка. Он не без усилий двинул весь стеллаж. Сначала влево вбок, затем потянул на себя, позволяя тому открываться, словно двери. Чанёль сразу понял, что в стеллажах встроены маленькие колесики, к тому же посажены они очень низко, благодаря чему кажется, что их вообще нет. Стоило об этом подумать, как он тут же заметил тонкий след-колею на полу – едва видимый, но все же различимый. Такое никогда не увидишь, если не будешь целенаправленно смотреть. Коллекция впечатляла. Не количеством и ценой, а подачей и смыслом. Даже Чанёль, далекий от любых коллекционных дел, почувствовал всю важность, которая придавалась каждой марке. Это не были стопки альбомов или же стеклянных рамок, по одной на марку, нет. Это была карта мира, нарисованная на стене с точками городов, к которым были приклеены прямоугольники и квадраты с характерной зубцовкой. И выглядело это, в блеклом свете ламп и в состоянии сильной запыленности очень эффектно и впечатляюще. — Смысл в том, - поспешил объяснить Бэкхён, вплотную подходя к Чанёлю, — что каждая марка – человек. Для меня они отождествляются с человеком, который её прислал. Обычно я снимаю их с открыток, которые получаю через посткроссинг. Ты же знаешь, что такое посткроссинг? Чанёль не знал, но сразу понял, что подразумевается под этим словом. Общая атмосфера помещения, доверительная речь Бэкхёна и сами марки на стене способствовали этому. — Они должны обязательно быть адресованы мне, чтобы попасть на эту стену. Я снимаю марку с открытки или конверта и клею её на соответствующий город, из которого она пришла. Здесь их уже 118 штук, пока что не было повторов хотя из одного и того же города приходили письма от разных людей. Это можно увидеть. Действительно, в отдельных местах, вроде Токио, Шанхая, Торонто и Москвы ютились практически одна на одной разные марки. — И зачем ты собираешь их так? Признаюсь, что впервые подобное вижу. Бэкхён улыбнулся и даже легонько пнул Чанёля в бок, как бы говоря этим: «Что ж тут непонятного?» — Эта карта визуализирует места, в которых я хочу побывать. Нет-нет, - одернул он сам себя, делая шаг вперед, - не так. Ты никогда не думал перед какой-нибудь поездкой, что едешь в абсолютно незнакомую страну? Не чувствовал себя преждевременно заблудившимся среди толпы людей, с которыми ты не можешь объясниться? У меня уже есть знакомые. Из 41 страны мира. Конечно не друзья, но люди, с которыми, в случае чего, я могу увидеться. И у нас уже есть одно общее увлечение, о котором можно поговорить – посткроссинг. Я не мастак заводить знакомства и мне намного легче начинать разговор с какой-то определенной точки, в которой я силен. Сомневаюсь, что даже ветераны филателии могут меня обскакать, когда дело дойдет до обсуждения марок. Слова лились из него потоком, безудержным искренним потоком эмоций и ожиданий. — А что ты будешь делать, если на карте закончится место? Начнешь новую? На подобное замечание Бэкхён обернулся и улыбнулся, обнажив десна. Ощущение, что все это нереально, какой-то сон, окутало Чанёля, как удушливое одеяло. Было странно смотреть на Бэкхёна с такого ракурса, на карту, которая словно причудливыми кривыми крыльями вырастала из его тела. Белые и гладкие ангельские перья заменили яркие зубчатые марки. — Нет. Если я знакомлюсь с человеком, то снимаю марку со стены. И если спустя какое-то время вся карта будет залеплена марками, то это будет значить, что я провалил исполнения своей мечты. Действовал неправильно. Возможно, я их сожгу. Я иногда думаю об этом и первое, что я вижу, это как огонь слизывает марки, превращая в пепел. Иногда некоторые вещи нужно отпустить. — Ты странный. — А ты что думал? – подавил смешок Бэкхён, поворачиваясь лицом к карте. — Разве может быть нормальным парень, который вместо современных телефонов и сплетен о знаменитостях предпочитает собирать марки и открытки. Я так же из тех странных людей, которые могут купить марку за два миллиона и отправить её незнакомому человеку, «осквернив» почтовым штампом. — У тебя есть марка стоимостью 2 миллиона? – удивленно спросил Чанёль, подходя ближе к стене. — Нет, но если бы была – я бы так сделал. — Ты точно странный. — Повторяешься. * * * После затхлого полуподвального помещения воздух магазина показался Чанёлю свежим ароматом с альпийских лугов. Внезапно и некстати он вспомнил о том, что Бэкхён его несколько раз не замечал. Так человек вспоминает о чем-то неприятном и, пытаясь прогнать эту мысль, еще больше зацикливается на ней. Пережитое волнение уступило месту недовольству. В голове Чанёля начал формироваться план, еще без четких границ и действий, но все же вполне осязаемый и понятный ему одному. — Если хочешь – приходи. Просто так. Я тебе о марках расскажу, и покажу. Здесь есть очень много интересных вещей со своей историей. Если захочешь слушать, конечно же. — Бэкхён принялся рассматривать альбомы и перекладывать отдельные открытки и фотографии. Конечно, Чанёль и не рассчитывал на дружеские проводы, но все равно он чего-то ожидал. Работа – неторопливая и не насыщенная событиями – могла вполне себе подождать. Можно было переброситься парой фраз, обменяться телефонами. «Если хочешь - приходи», - такое можно сказать и нежелательному гостю, надеясь на его добропорядочность и такт никогда больше не показываться на пороге. Хотелось большего. Хотелось быть ближе. Чанёль хотел, чтобы Бэкхён его замечал. Даже тогда, когда его нет рядом. Хотел быть вокруг, и чтобы чувство это было так сильно, что Бэкхён был бы обязан искать Чанёля всюду, хотя бы взглядом и, увидев его стоящего вблизи или вдалеке – внутренне взорваться от радости. Чтобы, даже если он будет это скрывать, расширившиеся зрачки выдали бы его с потрохами. Этот план объединился с пониманием того, насколько сильно Бэкхён любил марки и вполне закономерно появился на свет: быть всюду и всем для Бэкхёна, значит превратиться для него в марки. Чанёль шагал к остановке, с каждой секундой уверяясь, что так он и должен поступить. Достать марок и открыток со всех концов света и высылать их Бэкхёну, не указывая обратного адреса. Без подписи и каких-либо иных опознавательных знаков. Чтобы все отправленные им марки кричали: «Это я! Ты чувствуешь меня?», и заполняли собою пространство стены, как оперение крыльев. Чтобы каждый раз, с нетерпением ожидая новое письмо, он, сам того не зная, ожидал бы молчаливое послание от Чанёля. А затем ожидал и высматривал самого Чанёля. Чтобы. * * * Было трудно найти открытки и марки, отпечатанные в чужих странах, чтобы новость о подобном интересе не выплыла в кругах, в которых Бэкхён мог и наверняка вращался. Но постепенно Чанёль наладил нужные связи, прописавшись на интернет-аукционах; подтянул английский и обзавелся друзьями во всех уголках планеты. Буквально во всех уголках, стараясь достать открытки и марки из разных городов одной и той же страны, чтобы они покрыли собою всю карту. Сначала он слал по одной открытке в месяц. Слал их злобно, опуская в почтовый ящик, словно швыряя в лицо. Спустя полгода он скупил достаточно, чтобы спокойно отправлять их Бэкхёну каждую неделю, а затем и несколько раз в неделю. Он выучил адреса всех зданий почты в пределах города, а чтобы отправить некоторые даже выезжал в соседние поселки. Злоба прошла, и прошла очень быстро. Чанёль сам не ожидал, что подобное настроение очень скоро выдохнется, но чем больше он заказывал и получал разнообразных марок и открыток, тем сильнее он не хотел отправлять их неподписанными. Нечеловеческих усилий стоило ему отказаться от затеи ставить инициалы или иной отличающий знак. А один раз даже не успел опомниться, как поцеловал марку перед тем, как опустить её в ящик для писем. Доставать было поздно, да и привлекло бы ненужное внимание. Чанёль смутился так, что по приходу домой совершенно запутался в мыслях, и хотел было выкинуть все накопленные марки в мусорное ведро, но все же остановил себя на полпути. Он потратил слишком много сил и денег, чтобы просто так избавиться от накопленного. Следующее пустое послание он отправил лишь спустя 3 недели после долгих ночных сомнений. И ему впервые захотелось, чтобы Бэкхён на него ответил. Даже простой точкой. Чанёль вдруг понял, что даже не знает почерка Бэкхёна, и эта мысль прочно засела в голове, червяком поедая решительность доведения плана до конца. Вся затея вмиг показалась ему глупостью и ребячеством. Переломный момент происходящего почтового безумия наступил спустя два года, когда в руки Чанёля попала марка с Маврикия стоимостью почти четыре тысячи долларов. Он знал о Маврикии мало, и даже при сопутствующем ветре и благоволящих звездах вряд ли показал бы его на карте. Это не была красивая или чудовищно редкая марка за два миллиона, но Чанёль захотел попробовать. Проверить. Он вложил её в конверт и отправил с чужого адреса. Из Сеула в Сеул. Только одна марка, без каких-либо объяснений и слов. Чанёль и сам не знал, что делает и на что надеется. Тот глухой звук, с которым легкий конверт упал внутрь ящика, прозвучал как выстрел. Он вдруг понял, что больше не отправит Бэкхёну ни одной открытки. Нет. Расплачиваясь за эту марку с Маврикия, Чанёль уже знал, что это будет последним, что он отправит Бэкхёну в своей навязчивой погоне за его вниманием. * * * Ответное письмо пришло спустя полтора месяца, которое Чанёль усиленно заполнял работой и дополнительными курсами. Письмо с чужого сеульского адреса словно поддерживало начатую игру. Оно было легким, но внутри ощутимо прощупывались очертания прямоугольного картона. Держа в руках конверт, Чанёль мысленно подсчитал, что семьсот сорок шесть дней назад впервые отправил Бэкхёну неподписанную открытку с видом Окинавы и японской маркой в правом углу. Семьсот сорок шесть. Больше двух лет прошло с момента их первой встречи, решения воплотить в жизнь совершенно безумный (сейчас он это понимал) план. Он боялся резать письмо, опасаясь неосторожно откромсать что-то важное внутри. Подержав над паром из кипящего чайника конверт, Чанёль с легкостью открыл его и достал лежащую внутри открытку. Неподписанную открытку с видами маврикийского пляжа. С проштампованной маркой. Той самой, которую он полтора месяца назад отправил Бэкхёну. Чанёль ехал, бежал, летел. Он чувствовал, что его и Бэкхёна, соединяет слово: «Приходи», слово, растянутое в невидимый канат, который втягивался в тело с каждым метром приближения к цели. Он чувствовал, что заполняется мыслью о Бэкхёне, что оружие, которое он все время направлял в чужую сторону, рикошетом попадало в него. Все это время оно попадало в него. Чанёль чувствовал там много, так сразу и так все. А в руке, сжатая и измятая, лежала открытка с изображением лазурной воды. Он вбежал в магазин на автомате. Больше двух лет даже не показывался на этой улице, и все равно вспомнил дорогу. Звон оберега давно стих, а Чанёль все еще не мог отдышаться. Стоял рядом с дверью, пытаясь придумать оправдание, выдавить из себя хоть слово, а грудь поднималась и опускалась, не желая успокаиваться. В голове был сумбур, похожий на чернильное облако хаотичных линий. Все повторилось, как и тогда. Снова «гора», снова ноги и руки, поддерживающая стопку толстых альбомов. И снова, снова эти линии на удивленном лице. Было ли это специально? Были ли эти два года? В тот момент Чанёлю было все равно, потому что целовать Бэкхёна было намного приятнее, чем марку. * * * — Я сразу понял, что это ты, - сказал Бэкхён, протягивая кляссер. В нем были все марки, которые Чанёль высылал ему все эти два года. — Наверное, ты так до сих пор и не понял, но марки штампуют не по прибытию, а отправлению. Все открытки, которые ты кидал в ящик, якобы из чужой страны, не могли быть проштампованы нашей почтой. А иностранной и подавно. К счастью, моя семья занимается этим бизнесом не первый десяток лет, так что я знаю по именам большинство сотрудников городской почты. И меня знают, поскольку я каждый день что-то отправляю и получаю. Они приносили мне все открытки сюда, в магазин. Чанёль с совершенно потерянным видом смотрел на кляссер, на котором сбоку латиницей было чернилами выведено его имя, и впервые почувствовал, какой глупостью занимался. — Спустя год мне передали описание человека, который подозрительно часто появляется у разных отделений почты. Я знал, что это был ты, но убедился в этом окончательно, когда они сказали «высокий, нельзя не заметить». — Я идиот, - подвел итог Чанёль, тяжело опускаясь в кресло и прикрывая лицо рукой. — Я потерял два года на какое-то безумное занятие, когда мог… — Совершенно не безумное, - возразил Бэкхён, беря в руки альбом и рассматривая его содержимое. — Ты очень основательно пополнил мою коллекцию марок и открыток. Ты даже не представляешь, как редки некоторые экземпляры. Вот, например, марка Намибии, еще и выпуск девяносто третьего года – для нашей страны это чудовищная редкость, я её вообще застрахую. А вот эта, из Мексики, хоть и новая, но выпущена тиражом в 500 экземпляров. Я вообще не думал, что смогу подобную заполучить. — Ты думаешь о чем-либо кроме марок? – перебил его Чанёль. — Не знаю. Мне казалась, что я думал о кое-ком определенном больше двух лет. Но этот кто-то считает себя идиотом, а я не хочу думать об идиотах, так что, пожалуй… Ай, стой, не трогай меня там, и не здесь!... Да, целовать Бэкхёна было действительно намного приятнее, чем марку. В семьсот сорок шесть раз приятнее.  |
@темы: exo, fanfiction
-
-
21.08.2013 в 08:04и перемудрить.)-
-
21.08.2013 в 11:13здорово написано про "как посмел меня не замечать"
-
-
21.08.2013 в 12:34Спасибо. Начиналось как драббл, а выписалось вон в какого монстра х)
Ште, спасибо.))
-
-
21.08.2013 в 20:35поняшик поняшииииииик
поняяяяшикккк
/плакаит в стол сильно
-
-
22.08.2013 в 20:20-
-
22.08.2013 в 20:59я от счастья тттт
балбесы бекелечки ттт
очень люблю как пишет поняшик