if there's no end there can be no beginning

[голубой единорог]

[if there's no end there can be no beginning] exo; baekyeol, krisyeol, R, fairy tale (mystery), romance, drama, au, ooc, in progress, 7733 words. Автор:  sulfur. ( голубой единорог) Посвящаю  кошачий принц и всем, у кого душа пострадала от моего фика the odd-day boy. В планах - миди, но не буду загадывать наперед. Это не совсем songfic, но навеяно словами песни и её настроением. chapter 1 Города Зандур не существует. Бэкхён и так, и эдак вертит карту в руках, всматриваясь в точки с названиями на ней, приближает на расстояние сантиметра к лицу (так вообще ничего не видно), отдаляет на расстояние вытянутых рук (так видно всё, но не то, что нужно). Он хмурит переносицу, хмыкает выразительно, словно подозревает карту в заговоре против человеческого желания доехать туда, куда хочется, и кладет разноцветный кусок бумаги на стол. Города Зандур попросту нет. Стра-а-а-анно, думает Бэкхён, превращая глаза в две щелочки. Он путешествует по Германии уже два месяца, переезжая из города в город, двигаясь на юго-запад от Берлина через Потсдам, Лейпциг, Нюрнберг и десятки мелких посёлков. Со стороны кажется, что Бэкхён просто богатый временем и деньгами странник, который может позволить себе изучить страну вдоль и поперёк. На самом же деле он ездит с определенной целью – починить часы на цепочке, что достались ему от прадедушки: золотые, с витиеватой резьбой и крышкой, что напоминает витражную розу Собора Парижской Богоматери. Красивые, словно скрывающие старинную тайну. Затраты не оправдывают себя, но Бэкхён, не расставаясь с часами ни на минуту (он даже кладет их во время сна под подушку), чувствует, что должен их починить. Он катается по стране, обходя все самые известные часовые мастерские каждого города, но ни у кого нет какой-то-там детали, и еще вот-такой-вот детали. Механизм старый и уникальный – современные шестерёнки не подходят, только и разводят руками седобородые часовщики. Бэкхён недовольно надувает щеки, хмурится, как обиженное дитя, и выдвигается по направлению новой точки на карте. Он успокаивает себя тем, что соединяет приятное с полезным, рассматривая быстро сменяющиеся немецкие ландшафты за окном: за землями Берлина и Бранденбурга идут Саксония, Тюрингия и Бавария. Два дня назад он пересекает границу Баден-Вюртемберга, попадая из Аугсбурга в Ульм. Ульм, с его красными и темно-бежевыми треугольными крышами домов, выложенных черепицей, сразу же пленяет Бэкхёна. Он проводит три часа, сидя внутри самого высокого в мире собора, рассматривая его убранство и барельефы, и даже поднимается наверх колокольни по каменной винтовой лестнице. У него дрожат ноги, подкашиваемые сильным чувством восхищения. За два дня он успевает возненавидеть картофель, из которого швабы, кажется, делают всё, включая конфеты и торты, но полюбить диалект и пристраститься к уменьшительно-ласкательному суффиксу «ле». Жители Ульма не тыкают в него пальцами, не смеются с акцента и спокойно лепечут фразы со скоростью пулеметной очереди. Бэкхён понимает, что лучше лишний раз не спрашивать дорогу, а то можно забрести в какое-нибудь болото и выйти через неделю в районе Штутгарта. Это еще если повезёт. Он обходит часовые мастерские из своего списка, по очереди вычеркивая каждый, где ему отказывают. «Впервые видим, нет деталей, простите великодушно, герр иностранец», извиняются перед ним, возвращая семейную реликвию. Бэкхён вздыхает, в свою очередь извиняется за беспокойство, кладет часы в карман и уходит. Он поглаживает рельефную поверхность, в тысячный раз исследуя часы пальцами, не чувствуя сил прекратить подобное занятие. Бэкхён одержим желанием починить часы, заставить их вновь отсчитывать время. Вместе с ними он тоже сможет двигаться вперед. Механизм просит и умоляет, готов поклясться Бэкхён. На Библии, Коране, Торе и вообще на всём, к чему попросят приложить руку. — Я не могу починить эти часы, - произносит старый и сгорбленный годами сидячей работы мастер, и Бэкхён в очередной раз вздыхает (что ж, этого можно было ожидать). — Но я знаю того, кто сможет это сделать. Сердце Бэкхёна делает двойное сальто в груди, карие глаза впервые за пару месяцев загораются надеждой. Кажется, ему даже салютуют лыжники прямиком из Альп. Если это правда, думает Бэкхён, то я готов вновь полюбить картофель и пробежать, кукарекая, по главной площади города. Он подхватывает протянутые стариком часы и спешно кладет в карман, похлопывая по ткани, словно успокаивает сломанный механизм - «потерпи еще немного, уже скоро». — И к-кто же это? – заикается он, доставая блокнот и ручку. — Это мастер из небольшого городка Зандур, запамятовал имя, но оно и не нужно – часовая мастерская у них одна. Бэкхён выводит корявым почерком «Зандур», закусив кончик языка и совершенно не стараясь скрыть улыбку. Мастер – герр Баум – тоже улыбается, только как-то особенно хитро, сверкая зелеными глазками из-под крупных стёкол очков. Бэкхён списывает это на национальную особенность и врожденную доброжелательность швабов; на самом же деле – он за своим счастьем не видит ничего дальше собственного носа. Зандур. Занд Ур. Песочные часы, как интересно, думает Бэкхён. — Этот город далеко? — Нет, километров семьдесят от Ульма вниз по Дунаю. Автобус ходит дважды в день от Цинглерштрассе. Вы же очень хотите их починить? Он еще спрашивает! Бэкхён гоняется за этим не один день, словно кот за призраком своего хвоста. — Очень, - отвечает он и так усердно ведёт головой, чтобы сразу стало понять, каких безграничных размеров это «очень». — Хорошо, просто замечательно, - говорит старый мастер, поглаживая пальцем свои седые усы, плохо скрывающие всё еще хитрую - доброжелательную - улыбку. — Автобус отходит без пятнадцати шесть. И вот Бэкхён сидит в кафе, хотя практически на чемодане, ждёт пяти часов, чтобы подорваться с места и полететь на Цинглерштрассе. Карта, скомканная в трёх местах, лежа на столике, в свою очередь недовольно смотрит на Бэкхёна. Зандура нет. Нюхай карту, жуй, свети ультрафиолетом – город не появиться. Правда, мастер сказал (и что это он так подозрительно улыбался?), что это «городок», думает Бэкхён, поглаживая пальцем лежащие в кармане часы. Бэкхёну всё равно (почти – любой занервничает, не зная, в какие немецкие дебри его направили), главное – чтобы в этом Зандуре починили сломанный механизм. Может, город такой крошечный, что его даже на карту не поместили? Пожалели каплю чернил? Бэкхён думает, что всё происходящее – очень символично. Зандур. Город Песочных часов. Водитель автобуса как-то странно, словно понимающе, заводит голову назад, когда Бэкхён называет место своего назначения. До Зандура – двадцать четыре евро. Бэкхён расплачивается и втаскивает за собой красный чемодан на колёсиках, отдуваясь от затраченных на подобное действие сил. Вместе с ним получается четыре пассажира. Не смотря на небольшое количество – это лучше, чем быть совсем одному в дороге непонятно куда, и Бэкхён успокаивается, разваливаясь на сидении. Быть в дороге – приятно. Не смотря на то, что за окном мелькают либо деревья, либо спокойная гладь Дуная, нежащаяся в лучах солнца. Несмотря даже на то, что Бэкхён, отличающийся великолепным чувством ориентира на местности и невидимым компасом в голове, не понимает, в какую сторону движется автобус. — Зандур, - сообщает водитель, тормозя свой транспорт спустя час после начала путешествия. Бэкхён спускает со ступенёк автобуса свой чемодан, борясь с желанием спихнуть его вниз и зажимая подмышкой лямку рюкзака, накинутого на одно плечо и норовящего упасть. Вокруг – деревья, одна деревянная лавочка, дорога без асфальта, уходящая куда-то вглубь лиственной чащи, и никакого (даже самого захудалого и облезлого) знака остановки. Бэкхён поворачивается с явным намерением задать вопрос: «А точно ли это то место, что мне надо?», но успевает только раскрыть рот. — Удачи! – восклицает немец, закрывая дверь. Автобус срывается с места, прокручивая задние колёса, выдавая облако белого дыма и запах резины. Даже подмигивает красными фарами перед тем, как скрыться за поворотом. Бэкхён думает, уместно ли бежать за автобусом, размахивая руками и просясь обратно. А еще – реально ли на ходу запрыгнуть в окно, если оно – чисто теоретически – будет открыто. Он тянет вперед руку, как бы говоря этим жестом «постой», но транспорта уже и след простыл. Мысль о часах, лежащих в кармане джинсов, возвращает Бэкхёна в реальность. «Нет ничего страшного в том, чтобы идти по разбитой дороге в сгущающихся сумерках непонятно куда», – успокаивает себя он, громко сглатывая слюну, сильнее сжимая ручку чемодана и делая шаг вперед. Ничего страшного, как же. Дорога тянется медленно; Бэкхёну вообще кажется, что она удлиняется по мере того, как он по ней продвигается. Деревья устрашающе размахивают ветками, словно сегодня Хэллоуин, смыкаясь над головой. Он идет не больше километра, но чувствует себя так, словно преодолел марафон в Монако. Десятикилометровый уж точно. — Я же не трус? Не тру-у-ус, - разговаривает сам с собой Бэкхён, волоча чемодан по колдобинам, оглядываясь по сторонам и борясь с ощущением, что за ним наблюдают из-за тёмных кустов. Когда впереди, наконец-то, виднеется свет, Бэкхёну хочется упасть на колени и в приступе благодарности припасть губами к земле Баден-Вюртемберга. Он ускоряет шаг, обосновывая образовавшуюся легкость в теле тем, что свет в конце туннеля дает надежду, радуясь поэтичности мысли. К нему возвращается веселость, он даже успевает пожалеть, что не попробовал спагетти из картофеля в ульмском ресторане, когда коридор из деревьев оказывается за спиной. Бэкхён охает. Отпускает ручку чемодана, прикладывает ладонь к груди и охает еще раз. Зандур оказывается красивым и старинным – это видно сразу – городом. Он, окруженный со всех сторон лесом, выглядит не таким уж крошечным, как можно было подумать. Посередине, возвышаясь над черепичными крышами двух- и трехэтажных домов, стоит внушительных размеров башня с часами, показывая полвосьмого вечера – громадные стрелки четко видны издалека. Везде горят уличные фонари, хотя их свет получается не ярким, а немного рассеянным, туманным; на улице, к тому же, еще сравнительно светло само по себе. Зандур выглядит городом из сказки, волшебным костром посреди тёмного леса. Бэкхён не просто бежит, а летит вперед, с открытым от удивления и восхищения ртом, преодолевая несколько сотен метров за минуту. С момента входа в город начинается дорога из гладких, явно сточенных временем, булыжников, но колеса чемодана всё равно тарахтят на всю улицу. Бэкхён засматривается на уличный фонарь – ему кажется, что там внутри не лампочка, а огонь от керосина. Он сразу же решает задержаться в городе минимум на неделю, чтобы вдоволь насладиться ощущением попадания в другую эпоху. — Милок, ты откуда будешь? – обращается к Бэкхёну какая-то миловидная женщина, выходя из дверей дома. — Из Ульма, - отвечает он, замечая, что та как-то многозначительно ведет бровями, услышав название города. — Меня направили сюда, сказали – здесь могут починить мои часы. Женщина улыбается и смотрит вниз на трехцветную кошку, что выписывает у её ног знаки бесконечности. — Конечно-конечно. Всё починят. Только не сегодня уже, мастерская закрыта, время позднее. К тому же для начала тебе надо найти место для ночлега, - женщина делает паузу, присаживаясь на корточки и поглаживая кошку, что мурчит и выгибает спину от удовольствия. — Отелей у нас нет, я тебя не могу принять, а вот у фрау Гюнтер есть комната. Ты иди прямо, а потом на втором повороте – налево. Отсчитаешь четвертый дом, перед дверью еще кресло-качалка стоит, не ошибешься. — Спасибо, - произносит Бэкхён, и идет туда, куда ему сказали, на удивления не чувствуя сверлящего взгляда в спину, сопровождающего его всё время пребывания в Германии. Находиться в Зандуре легко. Бэкхён заочно влюбляется в город. Перед дверью действительно стоит плетеное кресло-качалка. Бэкхён с приятным удивлением отмечает про себя, что в городе явно нет никакой преступности, раз жители так спокойно оставляют на улице недешевые вещи. — Фрау Гюнтер? – спрашивает Бэкхён, трижды стуча в массивную деревянную дверь. В окне показывается голова в кружевном чепце, несколько секунд рассматривая необычного посетителя явно не местной национальности, и исчезает. Дверь, без звуков поворачиваемых ключей и засовов, спокойно отворяется. — Это я, вы что-то хотели? – улыбаясь, интересуется фрау Гюнтер, поправляя лезущие из-под чепца седые кудри. — Мне сказали, что у вас можно снять комнату на ночлег. Для начала – на неделю, а там не знаю. Бэкхён старается всем своим видом выразить добрые намерения, чтобы немка не побоялась впускать в дом иностранца. Но та даже не раздумывает. — Конечно, проходите, - говорит фрау Гюнтер, ставая боком и приглашая Бэкхёна в дом жестом руки. Так просто, удивляется Бэкхён, втаскивая в дом чемодан. — Хорошая комната, на втором этаже, ванная и туалет общие, в конце коридора, надеюсь, вас это не смутит. «Не смутит. И не в таких условиях жил». Какой-то пожилой мужчина, наверное – муж фрау Гюнтер, внимательно изучает Бэкхёна взглядом из-под густых косматых бровей, держа в руках газету. Выглядит это комически грозно. — Кстати, окна выходят на часовню, - продолжает фрау Гюнтер, - нашу главную достопримечательность. До неё рукой подать, через четыре крыши всего лишь. Чай с молоком будете? – Бэкхён не успевает ответить, как старушка уже ставит железный чайник на плиту. — А что насчет оплаты? — Дорогой, как ты думаешь, сколько берут в городе? – обращается фрау Гюнтер к своему мужу, что только повыше поднимает газету, словно закрываясь ею. — Пусть будет двадцать четыре, - бурчит мужчина. — Не обращайте на него внимания, он всегда выглядит недовольным, - говорит старушка шепотом Бэкхёну, улыбаясь мелкими морщинками вокруг глаз и рта. — Пойдемте, я вам комнату покажу. Кстати, как вас зовут? А вязаные носки вы любите? Спустя полчаса Бэкхён уже удобно устраивается на своем новом месте жительства на следующую неделю. От чашки поднимается пар, выплясывая в воздухе белыми завихрениями. Солнце, наполовину спрятавшееся за деревьями, машет на прощание закатными лучами, а фрау Гюнтер, сидя в кресле, тараторит без умолку: то говорит о Зандуре, то расспрашивает Бэкхёна о его родной стране, то переводит тему на премудрости закатывания банок с ежевичным вареньем. Она говорит с узнаваемым швабским диалектом, так что приезжий понимает текст через слово, но постоянно кивает головой, словно он весь внимательность. Молоко в чае настолько свежее и приятное на вкус – Бэкхён ни разу такого не пробовал – что спрашивает об этом хозяйку дома. В больших городах такого не продают. Фрау Гюнтер загадочно улыбается, расправляя складки юбки, и говорит что-то непонятное о Зандуровских полях. Бэкхён удивляется, потому что по его наблюдениям рядом нет никаких полей, да и вообще никакого домашнего скота, но улыбается и довольно отсербывает из чашки. В Зандуре нет телефона и телевиденья, единственное и любимое горожанами средство связи – письма. Часто они носят их адресату сами, в противном случае раз в два дня почтальон отвозит письма в Кирхенбух, откуда они расходятся дальше. Бэкхён замечает, что в Зандуре нет линий электропередач и каких-либо проводов, но электричество работает. Непонятно, как жители зарабатывают, потому что в городе, кажется, толком нет работы, и почти не приезжают туристы. Фрау Гюнтер только машет в ответ на эти слова рукой, как бы говоря, что у них всё есть и всё нормально. Зандур – странный. Но Бэкхёну тут нравится. Разве что настораживает тот факт, что его мобильный телефон не ловит сеть. Хозяйка дома вновь успокаивающе машет худой морщинистой рукой, рассказывая о каких-то горах, из-за которых не доходит сигнал. Бэкхён удивляется – горы в этой части Баден-Вюртемберга? Он не помнит подобного, а ведь очень хорошо изучил карту. Но когда выглядывает в окно, то замечает, что вокруг города действительно есть горы. Как я их не увидел раньше, удивляется Бэкхён, рассматривая конусообразные вершины. Странно. — Фрау Гюнтер, мне надо починить часы, - говорит Бэкхён, когда старушка, устав разговаривать, наконец-то замолкает. — Мне сказали, что в Зандуре есть мастер, который сможет мне помочь, потому что все другие лишь разводили руками. — Конечно есть, у нас самый лучший мастер, он вам понравится и всё починит, - уверяет его хозяйка дома, делая странный акцент на слове «всё» (и не менее многозначительный на «нравится»). — Завтра сходите, мастерская прямо в часовне, на первом этаже, не ошибетесь. Бэкхён думает, что в этом городе вообще никто и никогда не ошибается. Не смотря на позднее время – на улице удивительно тепло, нет ни намёка на ночную прохладу. Бэкхён засыпает у открытого окна, к которому приставлена кровать, положив голову на скрещенные руки, не заботясь о том, как завтра будет болеть всё тело из-за неудобной позы. Зандур странный, но Бэкхёну тут очень нравится. И, кажется, это взаимно. chapter 2 Утро встречает Бэкхёна таким сильным запахом кофе, что ему кажется, будто рядом сгорели кофейные плантации. Словно весь город одновременно варит этот утренний напиток, думает он, разминая затекшие плечи и ноги. В принципе – он не далёк от истины. Бэкхён не заказывал завтрак, более того – они с фрау Гюнтер не договаривались о полном пансионе. Но когда он (уже полностью проснувшийся и переодетый) спускается на кухню, то его ждёт отдельная тарелка и третий стул за круглым столом. Герр Гюнтер, причмокивая кофе, читает утреннюю газету, не одаривая Бэкхёна и мимолетным взглядом, но хозяйка начинает мгновенно хлопотать вокруг. Приезжий сначала пытается отнекиваться (на что пожилой мужчина только многозначительно хмыкает, не отрывая взгляда от печатных букв), а фрау Гюнтер чуть ли не силой усаживает парня на стул, надавливая на плечи. Багет, который Бэкхён разламывает пальцами, оказывается таким свежим и теплым, что от хлебной мякоти исходит дым. Вместе с тремя видами доселе невиданного соуса, ветчиной и сыром всё идет на ура, наполняя тело ощущением сытости и удовольствия. Кофе оказывается без сахара и настолько горьким, что Бэкхён заходится в кашле. Герр Гюнтер же довольно кряхтит, пряча улыбку за выпяченной нижней губой. «Как нашкодивший школьник». Несмотря на подобное происшествие – Бэкхён чувствует умиротворение. Утро и должно быть таким, думает он, вставая из-за стола и благодаря хозяев за еду. Хотя часы – как всегда – при нём, он проверяет карманы. Задумывается, забывает о проверке, прощупывает круглый механизм еще раз и только тогда успокаивается. Его обычный ритуал. К десяти утра Бэкхён выходит из дома. Город, что во вчерашних сумерках казался чуть ли не заброшенным, но не менее пленительным своей старинной красотой, теперь же галдит со всех сторон. Хотя Зандур не может похвастаться большим наплывом туристов, никто не относится к Бэкхёну как к иностранной диковинке, отличающейся не только внешними данными, но еще говором и поведением. Какая-то женщина выливает ему под ноги воду из черпака, целясь в нагретые утренним солнцем камни. Незнакомый мужчина, представившийся герром Тринкеном, приглашает Бэкхёна на вечернее пиво прямиком из Баварии, словно они с ним друзья. У мужчины закручены вверх усы, и он постоянно держится за свои подтяжки, натянутые на круглом пивном животе. Приезжего зазывают в кондитерскую, в кафе на глинтвейн и просто в гости. Все спокойно называют его по имени, чему Бэкхён не сильно удивляется, потому что скорость распространения сплетен в мелких городах никогда не поддавалась исчислению. Уж не снится ли мне это всё, думает кореец. Слишком всё похоже на фильм с утрированным представлением о немцах. Но тут другая женщина выливает ему на кроссовки воду, рассыпается в извинениях, и Бэкхён понимает по хлюпающему звуку внутри обуви, что нет, не снится. Приходится возвращаться и переобуваться. Он входит в часовую мастерскую вместе со щелчком минутной стрелки на часовне, показывающей без пяти минут одиннадцать. Три золотых колокольчика («И зачем столько?») на двери звенят в разнобой. Бэкхён открывает рот от неописуемого удивления. Часы всех форм и размеров занимают каждый свободный угол помещения: ручные, карманные, песочные, настенные, настольные и напольные, с маятниками, с кукушками и шишками на цепочках. Электронные, как успевает заметить Бэкхён, сиротливо лежат сваленные в одну кучу в картонной коробке – они явно не в фаворитах у местного мастера. В помещении стоит лишь один звук – бесконечное синхронное тиканье, хотя половина часов показывает разное, совсем не местное время. И как в этом царстве часов можно жить и сосредоточенно работать, думает Бэкхён, мотая из стороны в сторону головой. Он замечает кончики светлых волос, торчащие из-под длинного стола в дальнем углу мастерской. — Извините! – Бэкхён не замечает, что выкрикивает слово из-за надоедливого монотонного тиканья. Светлая голова от неожиданности стукается о столешницу, лежащие на ней шестеренки подпрыгивают на месте и разъезжаются в разные стороны. Человек шипит, потирая ушибленное место, и встает во весь рост. У Бэкхёна пропадает дар речи, потому что перед ним стоит совсем не немец, и совсем не старый мужчина, которым – по его мнению – должен быть уважаемый часовых дел мастер, а красивый парень-азиат выше Бэкхёна, в зелёной майке и фартуке из кожи с множеством мелких кармашков и торчащими из них инструментами. — Кореец? – спрашивает Бэкхён со смесью удивления и надежды. Парень раздумывает несколько секунд, приглаживая свои торчащие в разные стороны локоны, прежде чем утвердительно кивнуть головой. — Чем могу помочь? – спрашивает он по-корейски. У Бэкхёна происходит разрыв шаблона, раскол айсберга и разлом земной коры в области Анд. Потому что у высокого незнакомца удивительно низкий и вкрадчивый голос. Кажется, ниже только ядро Земли. Его «чем могу помочь», звучит так, словно он наркодиллер, сутенер или демон, предлагающий сделку в обмен на душу. А может всё это одновременно. Бэкхён сглатывает, ежась под чужим изучающим взглядом. — Вы мастер? — Нет, подмастерье. Мастер уехал покупать новые детали. Но я тоже могу починить ваши часы. — Как вы догадались? – удивляется Бэкхён, мгновенно хватаясь за карман с неработающей семейной реликвией. Подмастерье ухмыляется и разводит руками, как бы предлагая Бэкхёну осмотреться вокруг. — Вы приезжий, и наверняка пришли в часовую мастерскую этого малоизвестного города не для того, чтобы спросить, как пройти в библиотеку. — И то верно, - улыбается Бэкхён, мысленно стуча себя по лбу за глупый вопрос. — Меня направили к вам из Ульма, сказали, что вы сможете мне помочь. Золотые часы попадают из кармана на стол, осторожно опускаемые за золотую цепочку на его гладкую деревянную поверхность. Подмастерье сметает мешающие детали в сторону, пододвигает специальное увеличительное стекло на гнущемся штативе и сосредоточенно осматривает часы со всех сторон, держа их в руках. Бэкхён против воли упирается руками в стол и сам подается вперед, думая о том, что же видит этот человек. Может, он мысленно уже разобрал и собрал часы? Их лица так близко, что Бэкхён задерживает дыхание, рассматривая чужие подрагивающие ресницы. Ресницы, часы, ресницы, часы. Бэкхёну совестно перед семейной реликвией, что ему приятней смотреть на парня. Подмастерье достает какой-то тонкий инструмент, ловко открывая им заднюю крышку. Затем кладет часы на стол и достает из них несколько тонких деталей. — Хм-хм… - глубокомысленно мычит парень, убирая с глаз кудрявую челку и обнажая красивый лоб. Подмастерье бросает на Бэкхёна беглый взгляд, и оглядывается назад, рассматривая разнообразные часы на полках. — Починить можно… Бэкхён знает этот тон и то, что ничего и никогда не дается в жизни просто. — Но? — Но нужны детали, очень старые и редкие. Я знаю, у кого их достать, напишу нужному мастеру, но письмо отвезут только завтра, так что сами детали приедут в лучшем случае через неделю. У подмастерья голос низкий, бархатный. Он упирается руками в стол, напрягая мышцы, так что четко вырисовываются вены. Он дергает головой, убирая этим движением волосы с глаз, и смотрит на часы сосредоточенно и серьезно. Бэкхён в этот момент теряет голову, или верней то, что от неё осталось, потому что основную часть снесло еще в первую секунду их встречи. В такие моменты говорят о бабочках в животе. У Бэкхёна же внутри целый террариум и он согласен ждать хоть целый месяц. — Насчёт цены… — Заплачу любую, вы, главное, не торопитесь, - отвечает Бэкхён спешно, на что подмастерье одаривает его очередным изучающим взглядом карих глаз. Часы тикают, как обезумевшие, в разнобой. Бэкхёну кажется, что что-то подобное сейчас происходит внутри него. — Вы вчера приехали? — Да, - выдыхает Бэкхён. — Но как…? — Вы заснули на подоконнике, - отвечает парень, складывая разнообразные шестерёнки в ладонь. — Я живу на третьем этаже тут, в часовне, и всё видел. Если бы Бэкхён мог, он бы сейчас пробежался по стенам. — Надеюсь, вам понравится в Зандуре. Я напишу, когда придут детали, - говорит подмастерье, поворачиваясь к Бэкхёну спиной и начиная перекладывать какие-то коробки. И это всё? На лице Бэкхёна отражается весь объем его разочарования. Он хочет что-то сказать, но не знает что. Смотрит на высокое тело впереди и мнёт штанины джинсов в нерешительности. В конце концов, прощается по-немецки и выпрыгивает из мастерской под звон дверных колокольчиков, теряясь в собственных мыслях. Ему нужен какой-то план, нужно наперед продумать диалоги, чтобы не выставить себя полным идиотом. Может, расспросить о подмастерье фрау Гюнтер? Летнее солнце неистово греет землю, и Бэкхёну кажется, что от его головы сейчас повалит пар. Он вспоминает (весь этот мыслительный процесс длился не более двух секунд), что забыл спросить имя человека, который собирается починить дорогую ему вещь. Это выглядит некрасиво. Бэкхён решительно выдыхает, разворачивается, приоткрывает дверь мастерской и засовывает в образовавшуюся щель свою голову. — Как вас зовут? — Что? – переспрашивает подмастерье, не расслышавший вопроса из-за звона колокольчиков. — Как вас зовут?! – повторяет Бэкхён громче. Тиканье часов словно затихает. Кудрявый парень несколько секунд смотрит на приезжего, так что тот ежится под таким внимательным взглядом и уже жалеет о вопросе и о том, что вообще родился на свет. Бэкхёну кажется, что подмастерье на секунду улыбнулся, но его лицо всё равно остается до невозможности серьезным. — Пак Чанёль. Бэкхён кивает головой, усиленно пытаясь съесть верхнюю губу от смущения, и закрывает дверь. Он отходит на несколько шагов, замирает, подлетает к двери и дергает её на себя, вновь просовывая внутрь одну лишь голову. — А меня Бён Бэкхён, - говорит он, пока звенят три колокольчика, и отскакивает от мастерской, словно испуганный кузнечик. Это выглядит смешно, Бэкхён это понимает, но ничего не может с собой поделать. Он бежит по улице вприпрыжку, прижимая к пунцовым щекам руки, мысленно повторяя про себя одно и то же имя: «Чанёль». chapter 3 «Потом, в воспоминаниях, все в этой поездке представлялось ей сплошь прекрасным, - бывают такие ничем не примечательные часы или дни, которые воспринимаешь просто как переход от вчерашней радости к завтрашней, а оказывается, в них-то самая радость и была». По прошествии трёх дней в Зандуре Бэкхён всё чаще вспоминает Фицджеральда, без лишнего удивления обнаруживая, что он был прав. Чтобы обойти весь город вдоль и поперек требуется не более двух часов. Даже при условии, если идти прогулочным шагом, с отвлеканием на нюхание цветов и приветствие людей. Бэкхён уже считается своим в Зандуре и вечерним завсегдатаем пивной на Бирплац, постоянно споря с местными немцами о состоянии дорог, качестве отопления и перебоях в электричестве. Словно он с рождения живет в этом городе (временами ему кажется, что это действительно так). Он чокается кружкой с герром Тринкеном, утопая губами в мягкой пивной пене, и под конец вечера уже начинает понимать швабский диалект, будто он его родной. Правда на утро, с весьма тяжелым подъемом с мягкой постели, он забывает даже самые простые немецкие слова. Девушки шлют ему письма, так что фрау Гюнтер устает за день с десять раз подниматься и опускаться по лестнице, принося ему корреспонденцию. Бэкхён не без сожаления сжигает их в керамической тарелке с глубоким дном – он не хочет давать ложную надежду. Никому. Даже себе. Ему нравиться в Зандуре, но он не планирует оставаться в нём навсегда, не хочет привязываться к кому бы то ни было. Но то, что Бэкхён хочет, и что получается в итоге – две абсолютно разные вещи. Бэкхёну кажется, что он уже полностью изучил Зандур, но затерянный в лесу немецкий городок не перестает его удивлять: внезапными тупиками, которых вчера не было, незнакомыми углами и неизведанными фасадами домов («Я же помню, что было не так!»). На ум приходит сравнение с живым лабиринтом, который прислушивается к движению человека внутри и меняется по собственной воле. Бэкхён хочет, чтобы город сохранял свою загадочность. Зандур слушает и повинуется, переставляя улицы местами и заламывая ощущение времени. Неизменным остается лишь часовня с мастерской, к которой Бэкхёна тянет, как к центру мощного магнита. Вся его жизнь в Зандуре крутиться вокруг Чанёля. Ему даже кажется, что все тупики в городе появляются для того, чтобы, в конце концов, привести к нему. * * * — А что ты делаешь? – интересуется Бэкхён, сидя в мастерской. Он приходит без спросу и договоренностей, отмахивая от себя мысль о навязывании своего общества вечно серьезному и неулыбчивому подмастерью. Чанёль не прогоняет его, изредка бросая в его сторону косые изучающие взгляды, но и не изображает радушный прием с хлопушками, танцами и объятиями («Мечтай, Бэкхён, мечтай!»). С момента их первой встречи он больше не одаривает приезжего улыбкой, даже самой кривой усмешкой, вечно ковыряясь во внутренностях часов, словно ничего увлекательнее этого занятия не существует и в помине. Бэкхён хочет большей живости в их общении. Но Чанёля, похоже, очень сложно растормошить, расположить к себе; завоевать его доверие – вообще за гранью фантастики. Приезжего посещают мысли подойти к подмастерью, вырвать инструменты из рук, отбросить в сторону, встряхнуть парня за плечи и потащить на улицу. Но страх остаться без жизненно важных органов сильнее этого желания, потому что Чанёль, как оказывается, мастер на все руки и кроме всего прочего вырезает фигурки из дерева. Перспектива получить резцом или молотком меж глаз не сильно радует, так что Бэкхён довольствуется созерцанием Чанёля и его напряженных рук за рабочим процессом. — Чем ты занимаешься? – повторяет Бэкхён перефразированный вопрос. Спрашивать дважды уже входит у него в привычку. Чанёль молчит («Игнорируешь, да?»), полностью поглощенный работой. Он ведёт рубанком по задней стенке корпуса часов, что выпускает из себя завитую стружку, затем откладывает в сторону и смахивает деревянный серпантин на стол. По мнению Бэкхёна Чанёль делает штуки. Иначе всё это волшебство, что творят его руки с механизмами, не поддается обозначению. Делает всякие штуки с другими штуками. Чанёль может запросто разобрать и собрать по памяти часы, и Бэкхён восхищается этим его умением, потому что сам не может и с пятого раза вставить правильной стороной батарейки в пульт телевизора. Приезжий наблюдает за тем, как подмастерье крутит какие-то металлические колёсики в напольных часах, сдувая с глаз надоедливую светлую челку, и мысленно желает самому стать тикающим механизмом. А Чанёль, как истинный джентльмен (ведь по его вине у Бэкхёна шестерёнки сломались в голове) и будущий мастер будет обязан его починить. Многократно выделывая всякие штуки, думает Бэкхён, покрываясь стыдливым румянцем. В идеале устранение «проблемы» должно стать делом всей Чанёлевой жизни. Солнце пробирается в большие грязноватые окна часовой мастерской, позволяя видеть всю летающую по мастерской пыль. — А ты не думал о том, чтобы вернуться домой? – как бы невзначай интересуется Бэкхён. Чанёль замирает с пинцетом в руке, которым он пересчитывал мелкие драгоценные камни, предназначенные для инкрустации дорогих часов. Он впервые за четыре дня их знакомства пристально смотрит в глаза Бэкхёна; от этого взгляда парень теряется и съеживается всем телом, чувствуя пробегающую по спине дрожь. — Я не могу сейчас уехать, у меня контракт с мастером, - наконец-то отвечает он с неожиданно печальным выдохом, который не ускользает от Бэкхёна. — А когда он закончится? — Когда истечет его время. Чанёль отвечает, как отрезает, вновь принимаясь за работу, и Бэкхёну опять хочется подбежать, вырвать инструменты из чужих рук и расспросить поподробнее о так званом «контракте». Ему кажется, что подмастерье пашет в этом городе, как раб на плантациях, что над ним издеваются, держат силой, отобрав документы. «Да откуда в Зандуре столько часов, в конце-то концов?!» — А это скоро произойдет? Чанёль измученно закатывает глаза, злобно бросает пинцет на стол, встает и вихрем уноситься в свою комнату, взбегая по ступенькам. Бэкхён ждет около десяти минут, не спуститься ли подмастерье, но парень и носа не показывает. Приезжий понимает, что перешел грань: со всей силы дернул на себя дверь чужой души, увидев маленькую щель и заслышав неуверенный и робкий скрип. Он тут совсем одинок, среди всех этих немцев, думает Бэкхён, шагая по улице. Чужой и неподходящий. Хотя Чанёль, на первый взгляд, вполне себе наслаждается жизнью и работой с часами, приезжий парень почти уверен, что он так любит все эти механизмы из-за скрывающейся в душе безысходности собственного положения. Занимает себя работой, чтобы не думать обо всём этом, но наверняка делает пометки или зарубки на стене, подсчитывая дни. Ждёт. Бэкхён знает, что ему когда-нибудь придется уехать. Из Зандура, из Германии. Вернуться домой в привычный влажный климат и суету мегаполиса. Он хочет, чтобы Чанёль уехал вместе с ним. * * * Бэкхён много читает, отдыхая душой и телом от компьютера и телефона. Берёт с возвратом в местной лавке книги: легенды Германии, рассказы о швабах и записки путешественников. Он даже подумывает о том, чтобы записать свои впечатления и позже оформить в полноценную книгу заметок о стране. Правда, думает он об этом в редких перерывах, когда его мысли не заняты Чанёлем. Бэкхён лежит, сидит, облокачивается и распластывается на подоконнике, листая страницы потрепанных фолиантов. Фрау Гюнтер постоянно причитает, что он вывалится из своего окна и сломает себе «всё на свете!», хлопает руками и цокает языком. Опасения добродушной старушки кажутся ему смешными и беспочвенными, потому что Бэкхён не столько читает, сколько сосредоточенно высматривает фигуру Чанёля в окне его спальни на третьем этаже часовни. Он понимает, что это выглядит уже слишком, но не в силах противиться искушению и желанию чаще видеть полюбившуюся светлую голову (иногда Бэкхёну везёт увидеть и тело, подсматривая за чужим переодеванием). — Чанёль! – кричит Бэкхён, махая подмастерью рукой в приветствии, когда видит его в окне. От его громкого голоса пугаются голуби на соседней крыше, разлетаясь в разные стороны. Его усиленно игнорируют, отчего Бэкхён подается вперед, готовясь добиться цели и привлечь внимание нужного человека: — Чанёль!!! Эй, Чан… Не зря причитала фрау Гюнтер. Бэкхён соскальзывает ягодицей с подоконника и не совсем эстетично летит вниз, не успевая даже испугаться. Привет, брусчатка, приятно познакомиться. Парень плюхается на камни, испытывая куда меньше боли, чем ожидал. Они, словно пластилин, прогибаются под весом его тела и чуть ли не выплевывают его обратно, как на батуте. По крайней мере, так перепуганному за свои кости Бэкхёну кажется. — О Боже! – вскрикивает хозяйка, выбегая из дома и наклоняясь к лежащему на брусчатке парню. — Всё в порядке? Ничего не сломал? Бэкхён не то мычит, не то стонет, отлепляя поцарапанную и саднящую щеку от – к счастью – гладких камней. Вокруг собираются жители Зандура, хлопая в ладони и сокрушенно качая головой, забрасывая приезжего вопросами о его состоянии. А Бэкхён, кажется, в этот момент забывает и родной язык, что уж говорить о немецком диалекте. Он привстает на коленях и локтях, чувствуя, что придется истратиться на мазь от синяков и окидывает взглядом приличных размеров толпу. Он хлопает ресницами, фокусируя взгляд, и не верит своим глазам, когда видит на заднем плане Чанёля. Подмастерье стоит, сцепив пальцы на уровне груди, закусив нижнюю губу, и явно обеспокоенно смотрит в центр толпы. Бэкхён чувствует, как у него растут крылья от одного лишь факта того, что Чанёль примчался проверить, всё ли с ним в порядке. — Как ты себя чувствуешь? – отвлекает приезжего парня герр Гюнтер, помогая ему встать на ноги. — Всё хорошо, - невнятно бормочет Бэкхён, мысленно собирая ноющие ребра в кучу, как конструктор. Он оборачивается, глядя туда, где несколько секунд назад стоял Чанёль, но подмастерье уже исчез. Бэкхёна ведут под руку в дом, где хозяйка уже хлопочет над аптечкой. Парень не может не оплакивать свою судьбу, подставляя царапины под ядреный немецкий антисептик, который щиплет и пенится, убивая инфекцию. Той же ночью, перед тем, как ложиться спать, Чанёль, против обычая, не закрывает ставни и не зашторивает окна. Бэкхён, с прилепленным крест-накрест пластырем листом подорожника к щеке, затаившись, наблюдает за приготовлением подмастерья ко сну. Он уверен – Чанёль знает о том, что за ним следят два внимательных карих глаза. Кровать подмастерья тоже приставлена к окну, и перед тем, как отдаться во власть мягкой взбитой подушки, он упирается руками в подоконник, вдыхая ночной прохладный воздух полной грудью. Чанёль несколько секунд смотрит вперед, выхватывая в темноте черный прямоугольник чужого окна на втором этаже, гасит свет и исчезает из виду. Бэкхён мгновенно привстает на коленях, мечтательно глядя на высокое здание часовни, представляя спящего и мирно сопящего («Может даже храпящего?») Чанёля с подложенной под подушку рукой. Он улыбается и упирается ладонью в покалеченную от падения щеку. Шипит от боли, кривится, но затем вновь возвращает лицу мечтательный вид. — Спокойной ночи, Чанёль, - шепчет он, закрывая глаза и укладывая голову на сцепленные руки. — И приятных снов. chapter 4 Утро следующего дня встречает Бэкхёна табличкой «Закрыто» на двери часовой мастерской. — Как закрыто, что значит - закрыто? – спрашивает он у стеклянной витрины. Бэкхён недоуменно смотрит на прямоугольник с ненавистным словом, словно там написано недвусмысленное ругательство, и, недовольно хмурясь, упирает руки в бока. Практически полностью отбитая передняя часть тела мгновенно дает о себе знать ноющей болью, расходящейся по организму, как круги от брошенного в воду камня. Бэкхён шипит, втягивая живот и лишаясь всего воздуха в лёгких. Волшебным образом на его теле нет никаких синяков. «Все должно было быть не так», – кривится Бэкхён, задирая голову и вглядываясь в окно спальни. Может, Чанёль спит? Видно только низ подоконника с облупленной краской да солнечный блик во все стекло. Бэкхён подходит к двери и приклеивается к ней носом и всеми десятью пальцами. Внутри мастерской кипит жизнь: тикают часы, стрелки, установленные на разное время, идут как им положено (некоторые – как кажется Бэкхёну – в противоположную сторону), выскакивают кукушки и выходят танцевать деревянные балерины; рассматривать можно до бесконечности – все равно взгляд будет каждый раз выхватывать что-то новое. И только пыль в мастерской стоит плотным, словно затаившим дыхание полотном. Бэкхён удивляется, как в этом шумном царстве времени ни Чанёль, ни мастер не сходят с ума. («Интересно, слышно ли тиканье в комнате на третьем этаже?») Он складывает руки трубочкой, прикрывая от солнечных лучей глаза, и вглядывается в винтообразную каменную лестницу, прячущуюся в дальнем углу мастерской. Недовольство нарастает в Бэкхёне, как снежный ком. Ему хочется ударить ногой по стеклу, жахнуть так, чтобы часовня затряслась, окна задребезжали, с гвоздей попадали тонкие инструменты, а натертые до блеска, без капли ржавчины, детали высыпались из коробок и разлетелись по полу. Хочется, чтобы взъерошенный Чанёль пулей слетел с лестницы, оглядел разруху в мастерской, заметил махающего ему Бэкхёна и с улыбкой, говорящей «так и знал, что это ты», протер уголки глаз и открыл дверь. Впустил внутрь мастерской. Внутрь своей зоны комфорта. Бэкхён уже заносит ногу для удара, решительно сдвинув брови, когда его окликает чужой голос. — Герр иностранец! – кричит герр Тринкер, сыто похлопывая себя по животу. Он знает имя Бэкхёна, во время пивных заседаний спокойно произносит вслух и обращается на «ты», но при свете трезвого дня всегда зовет Бэкхёна «иностранцем», вкладывая в это слово такой таинственно важный смысл, словно зовет самого посла Южной Кореи. — Если вы ищете подмастерье, то он пошел на реку. Слегка затекшая нога плавно опускается на брусчатку. Выражение лица Бэкхёна с решительно-грозного перетекает в растерянно-удивленное. — Разве в Зандуре есть река? — Конечно есть. Только не в самом городе, а за его чертой, в лесу с северной стороны, за Надельплац. Там узкая тропка уходит вглубь чащи, до самого каменного берега Тройменфлюсс, которая в это время года и дня как раз идеальна для купания. Умиротворение окатывает Бэкхёна с головой, как теплый душ после морозного ветра. Чанёль не игнорирует Бэкхёна, и никуда не пропал – он просто у реки: рыбу ловит, камешки бросает, может даже плавает («В чем мать родила!»). Последняя мысль окрашивает щеки иностранца заметным румянцем. — Вы уверены? — Да, фрау Миллер видела его у дома фрау Грюсс, а затем его на Надельплац видел герр Кирстенау, поливая свои бегонии. Вы, случаем, не хотите завести бегонии? Искусство менять тему разговора присуще всем зандуровцам, так что Бэкхён перестал обращать на это внимание. Как и на то, что в городе даже чихнуть нельзя, чтобы тебе не ответили «Будь здоров» со всех концов – слухи и новости летают тут со скоростью света. Бэкхён лишь улыбается про себя, наполняясь желанием как можно быстрее дойти до реки, и, наскоро попрощавшись с довольным немцем, спешит к северной части города. Тропинка находится сразу же. Четко вытоптанная узкая дорожка, окаймленная низкорастущими лесными травами, уходит прямой линией в лес; её нельзя пропустить, и Бэкхён, по несколько раз в день прогуливающийся по Надельплац, не понимает, как он мог раньше её не заметить. — Её же раньше тут не было, – хмурится Бэкхён, несмотря на приятное чувство ожидания предстоящей встречи с Чанёлем вне стен мастерской. — Или была? Уже в который раз во время пребывания в Зандуре он путается в происходящем. Сомневается в том, на что он смотрит и что в итоге видит. Сомневается в том, что все это происходит в реальности, но мысль о том, что Чанёля может не существовать, настолько ужасна, что Бэкхён в данный момент согласен всю жизнь жить зандуровскими иллюзиями. Он не знает почему, но это важно. Тропинка кажется бесконечной. Бэкхён считает каждый свой шаг, и когда их переваливает за пятьдесят, начинает волноваться и ускоряет движение. Дорожка совершенно прямая и ровная, деревья – один в один в размерах - растут вокруг на каком-то странном, словно четко отмеренном расстоянии друг от друга. «Идеальная иллюстрация из книги», - думает Бэкхён, пока сердце гулко стучит в груди. Шаг – стук, шаг – стук. Они вторят друг другу, даже когда Бэкхён переходит на бег. Лес разбавляется кустарником, поваленными бревнами и пеньками уже когда запыхавшийся от бега парень думает отчаяться и впасть в объятья необъяснимой тревоги. Просветы между деревьями становятся шире, позволяя теплым лучам коснутся песка тропы, трав и вьющихся по земле растений. Солнечный свет скользит по лицу и телу Бэкхёна. Он замедляет шаг, давая себе возможность отдышаться. Тропинка обрывается неожиданно; утоптанная земля сменяется густым ковром светло-зеленой травы, которая выглядит такой свежей, что Бэкхёну жалко её топтать. Но все же он делает шаг вперед, выходя из лесного туннеля на сравнительный простор. Глаза сразу же выхватывают блеск водяных бликов впереди – Тройменфлюсс течет медленно и бесшумно, равномерно прогреваясь на солнце. Редкие широколистные деревья разбросаны по поляне рядом с рекой, а у самой кромки воды на разном расстоянии друг от друга виднеются ивы, устало свесившие вниз свои ветки. Бэкхён замечает спину Чанёля в паре десятков метров от себя и в два шага прячется за стволом неизвестного ему дерева. Он не делает ничего постыдного, однако ему приходится несколько секунд собираться с духом, и лишь потом выглянуть из-за дерева. Подмастерье сидит на гладком, широком каменном валуне на берегу, черпая ладонью воду и поливая ею камень, наблюдая, как быстро высыхает мокрое пятно. Разобрать выражение лица Чанёля с такого расстояния невозможно, но определенно ясно, что подмастерье расслаблен и увлечен этим занятием. («Мне кажется, или он улыбается?») Следующее дерево растет в пяти метрах от Бэкхёна, и, когда Чанёль в очередной раз наклоняется зачерпнуть воды, прячущийся совершает скоростной марш-бросок и прислоняется к новой неровной коре. Внутренне восхваляя свою ловкость, он стягивает с себя кроссовки и тонкие носки, кладя их у корней. Таким образом он надеется ступать еще тише, хотя высокая трава, колышущаяся от легкого ветра, и так поглощает звук шагов. Бэкхён снова выглядывает из-за дерева, теперь уже рассматривая курчавый затылок подмастерья, усердно запускающего камешки в воду. Плюх-плюх-плюх, – подскакивают плоские «жабки» по спокойной глади Тройменфлюсс. Вместе с их скачками Бэкхён впадает в состояние задумчивости о причинах пребывания Чанёля в Зандуре: плюх – мифический контракт, плюх – мифический мастер (Бэкхён представлял его не иначе как злобным трехглавым змеем, колдовством удерживающий подмастерье подле себя), плюх – не менее мифический город, со временем начинающий пугать своей доброжелательностью. — Я знаю, что ты здесь. Выходи, – громкие, словно произнесенные над ухом слова выводят Бэкхёна из раздумья. Он дергается от неожиданности, возвращаясь к реальности, и всеми силами старается слиться с деревом и не отсвечивать. Неужели это было сказано ему? Внезапно Бэкхёну становится очень стыдно за то, что он подсматривал за Чанёлем, словно этот кричаще постыдный поступок сравним с воровством или убийством. «И поделом мне! За дело стыдно, а не просто так», – думает он, закрывая глаза и поджимая губы в немом виноватом согласии. Неожиданно громкий всплеск воды отвлекает Бэкхёна от мыслей о самобичевании. Как и любой другой человек, заслышавший необъяснимый звук, Бэкхён забывает о предосторожности и буквально выскакивает из-за дерева. Глаза мгновенно впиваются в пустоту, где еще минуту назад сидел Чанёль, мозг начинает рисовать картины одна другой страшнее, пока взгляд бегает по окрестностям в безуспешных поисках. Бэкхён чувствует себя так, словно его выпотрошили и засыпали в пустое нутро лёд – холодеет, и эта внутренняя мерзлота отдается покалыванием в пальцах и заложенными ушами. Он понимает, что бежит, только когда оказывается совсем рядом с кромкой воды. Чанёль, – сопровождаемый вздохом облегчения, – неожиданно выныривает. Он дергает головой, убирая со лба мокрые волосы, и проводит рукой по лицу, снимая заливающую глаза и нос воду. Белая влажная рубашка облепляет тело, просвечивая поджарую фигуру, так что Бэкхён теряет дар речи, забывая о недавних волнениях и благодаря высшие силы за то, что дожил до сегодняшнего дня. Его рот так и остается открытым. — Тоже решил поплавать? – басит Чанёль, подплывая к каменному выступу и упираясь в него руками. Он улыбается, все еще глубоко и быстро дыша, и его улыбка настолько проста и добродушна, что лицо не верящего своему счастью Бэкхёна озаряется нескрываемым телячьим восторгом. Чанёль, видя бэкхёновы метаморфозы, варьирующиеся от смертельной обеспокоенности до тупого восторга и восхищения (чего очень просто достичь в силу его простодушия), на секунду сконфузившись, придает лицу привычное серьезно-надменное выражение. Он прячется по подбородок в воду, скрываясь под толщей воды, словно защищаясь и вновь уходя в зону отчуждения. — Зачем подкрадывался? Изменения поведения Чанёля не ускользают от взгляда Бэкхёна, но он, не зная, как на подобное следует реагировать, мычит в ответ что-то невразумительное: — Я, это, ну, как его… того. Пришел, просто пришел. Вот, – подытоживает он. Чанёль некоторое время смотрит на Бэкхёна, словно ожидая продолжения, и когда его не наступает – отталкивается от валуна и отплывает от берега. — Будешь плавать? – Вопрос звучит как угроза. — Нет, я так, на берегу посижу. Бэкхён мостится на нагретом солнцем валуне, абстрагируясь от серьезного чанёлевого тона, смакуя воспоминания о его недавней улыбке, как припрятанный после праздника кусок торта. И, хотя на словах он отказывается, глубоко внутри него ютится мысль о том, как великолепно бы было поплавать вместе с Чанёлем. Его тайное желание отчасти исполняется в виде неожиданных брызг в лицо. — За что?! — За то, что нигде от тебя не уединиться. Бэкхён знает, Бэкхён понимает, что навязался, но это знание не уменьшает болезненного ощущения от произнесенных Чанёлем слов, полоснувших его, как бритва по горлу. — Может, я тебе неприятен? Вечно надоедаю своим присутствием? Бэкхён тут же жалеет, что вопрос слетел с губ прежде, чем он сообразил, что спрашивает. Они не друзья, а подобное явно выходит за рамки отношений «заказчик-исполнитель». Бэкхён вновь с горечью думает, что все должно было быть не так, вернее – он хотел бы, чтобы все было иначе. Секунды кажутся вечностью, тянуться и текут, как раскаленный пластилин. Бэкхён напрягается в ожидании грубого, как пощечина, ответа. Чанёль тянет время. Неотрывно вглядывается в съежившуюся фигуру Бэкхёна, его худые плечи и тонкие руки, сцепленные на коленях. Чанёль рисует руками знаки бесконечности по воде, поддерживая себя на плаву и чувствуя, как холодит ноги нижний непрогретый водный пласт реки. Его взгляд скользит по серо-зеленому и салатово-изумрудному морю травы за спиной Бэкхёна, так же виновато гнущемуся к земле. — Нет, ты мне не неприятен, – произносит Чанёль, выбираясь на берег, кожей чувствуя на себе чужой взгляд. — Но я бы предпочел, чтобы ты мне не надоедал. Такое количество внимания выбивает меня из колеи. Бэкхён не разобрал слов после «ты мне не неприятен», вцепившись в эту фразу, как в спасательный круг своего существовании. Он даже захотел отождествить сказанное с «ты мне нравишься», но подумал, что выдает желаемое за действительное. Чанёль же, выбравшись из воды, сетовал на недавний внезапный порыв поплавать. Он не планировал этого делать, и сейчас под рукой у него не было и огрызка полотенца, чтобы вытереть волосы. Чанёль, как мог, выкручивал низы футболки и шорт, боковым зрением замечая, как Бэкхён косит взглядом, стараясь «незаметно» подсматривать. Он привык к чужим оценивающим взглядам – много таких на себе испытал, это было еще до Зандура (времена эти казались ему такими далекими, словно из прошлого столетия). Но Бэкхён смотрел на него не похотливо, а восхищенно, даже в какой-то степени завистливо. С таким горящим взглядом обычно подбегают к незнакомцу на улице с вопросом, где тот купил ту или иную вещь. Это было ново, приятно, но Чанёль не позволил себе расчувствоваться и эмоционально размякнуть. — Идешь? – спрашивает Чанёль, указывая рукой в сторону тропы, и, не дожидаясь ответа, идет вперед, издавая скрипы от скольжения мокрых ног в обуви. Бэкхён приходит в себя, когда подмастерье уже на полпути к выходу с поляны перед рекой. С запоздалым возгласом: «Иду!», он срывается с места, чуть не зарываясь носом в землю от такого резкого старта, и быстро нагоняет Чанёля. Вспоминает, что бежит босиком, бросается к дереву, хватая обувь и носки как эстафетную палочку – на скорость, и во второй раз догоняет Чанёля, только уже перед входом на лестную тропу, ведущую в город. — Подожди, пожалуйста, я обуюсь, – умоляюще просит Бэкхён, на ходу натягивая носки. Чанёль останавливается, но не поворачивается к Бэкхёну лицом. А тот доволен уже и тем, что подмастерье не топает нетерпеливо ногой и не сцепляет недовольно руки на груди, осуждая задержку. — Запчасти для твоих часов привезут через пару дней. От этой новости Бэкхёну становится трудно завязывать шнурки – пальцы дрожат, создавая по три узла, прежде чем формируются банты. — Это хорошо, – говорит он, выпрямляясь, и по его тону нельзя сказать, что на самом деле он не видит в этом абсолютно ничего хорошего. Хотя должен видеть, учитывая важность часов. С десяток шагов они делают молча. — Кстати, как твои ушибы, не болят? – В голосе Чанёля не звучат забота или обеспокоенность (из-за его низкого голоса вообще сложно определить эмоциональный окрас речи), но это не мешает миру вокруг Бэкхёна расцвести и замерцать. — Нет, – отвечает он радостно. В этот момент тело вспоминает, что, вообще-то, должно досаждать хозяину болью. У Бэкхёна начинает болеть даже то, что не было отбито, словно мстя за почти полностью счастливое времяпровождение у реки. Тропинка больше не кажется устрашающей. Бэкхён любуется спиной Чанёля всю остальную молчаливую дорогу до Надельплац. Любуется, в то время как Чанёль мысленно заклинает его уехать из города. Пока Бэкхён еще может это сделать.

запись создана: 04.02.2013 в 18:19

@темы: exo, fanfiction

Comments

Ты у меня дождешься, и я приеду к тебе, выкраду тебя и увезу... ну не знаю, туда, где однополые браки разрешены. А потом женю тебя на себя.... и где-то мы это уже проходили.
Ты не перестаешь меня удивлять. Это просто amazing.

[голубой единорог]

ashley w., забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде я ведь тоже лалала XD
Постараюсь не испортить :3
Оказывается, писать большие тексты - это не так уж и страшно.

[heartplace]

fairy tale (mystery)

как же жанр привлекает *.* но пока читать не буду, дождусь еще несколько глав или весь фик ))) *надеется, что baekyeol не просто так первым пейрингом стоят ^^'*

голубой единорог
ну не знаю, чем ты можешь это испортить Х)
я ведь заберууу ккк
Научи меня писать большие тексты тт_тт кстати, мне нужен человек на вычитку.... :\

[голубой единорог]

heartplace,

надеется, что baekyeol не просто так первым пейрингом стоят ^^'

Зришь в корень ;'D
Первая часть почти что вводная, сюжет будет закручиваться дальше.)

ashley w., не знаю, как этому научить ;; а вот вычитать текст я могу, хоть и не грамматический гений :>

[Маршалл Ли]

ashley w.,
я понял, что большие тексты — это легко. тут просто нужен в голове сюжет и походу дела его развиваешь.
это я тут мимоенот. а фичок я прочитаю позже ♥

Маршалл Ли
у меня обычно таке бывает - вот есть сюжет, где а в конце убьет б, скажем.... и мне легче это ТУТ ЖЕ НАПИСАТЬ, а не растягивать-размазывать на 100 страниц, даже если мне нужно описать все детали Х)

голубой единорог
у меня он еще в процессе, но вычитка ооощень нужна. тебе куда прислать?

[голубой единорог]

Маршалл Ли, да, и слова волшебным образом находятся.)
уруру~~~

ashley w., м, сейчас тебе пришлю умылом свой имейл х3

голубой единорог
я тебе сейчас еще ван май проблем напишу в умыло :\

[Ште]

так, я поняла, что буду страдать каждый раз из-за ожидания проды
с нетерпением жду встречи с мастером!

[noonaknowsbest]

длопдвподывопдыводв /ну чего ты еще ожидала от больного тела хдд
/бьется в приступах восторга
Бекелииии *о*
неужели дождалась *о*
как же интересно и красиво


женщина, я хочу тебя в свой скайп, чтобы часто-часто ныть и надоедать там :3

noonaknowsbest

женщина, я хочу тебя в свой скайп, чтобы часто-часто ныть и надоедать там :3

это моя прерогатива!

[noonaknowsbest]

ashley w., нижадничай хдддд

[голубой единорог]

Ште, на самом деле не с мастером, а с подмастерье, только тсс, я типа как ничего не спойлерила х))

noonaknowsbest, любимый пейринг? любимый цвет и размер?
я так рада, что понравилось ;;

а насчет скайпа - я не любитель так круглосуточно зависать, но я лучше найду пароль чисто от моего личного скайпа (обычно захожу с общесемейного) и уже потом позову :3

[голубой единорог]

Чтобы сплести интригу, скажу. Только что гуляла по улице, слушала песню, и придумала ТАКОЙ сюжет для фика, переделав изначальную задумку конца, что просто я уже заочно слюни пускаю и готовлюсь воздвигнуть себе памятник нерукотворный хдд Постараюсь передать всю ту картинку, что сложилась в голове.

Зато теперь думаю, чем бы его заполнить в середине и подвести к задуманному х)
Вот они фёрст ворлд фанфикшн проблемс хд

голубой единорог
омг омг крути, детка!!!!1

[Ште]

голубой единорог, жду! ждунимагу!

[noonaknowsbest]

голубой единорог, дыа, очень бекелечек люблю **
ВСЕ ЧТО ГЛУБЖЕ 13 СМ, ПОЖАЛУЙСТА хддд

но я лучше найду пароль чисто от моего личного скайпа (обычно захожу с общесемейного) и уже потом позову :3

буду ждать **

Чтобы сплести интригу, скажу. Только что гуляла по улице, слушала песню, и придумала ТАКОЙ сюжет для фика, переделав изначальную задумку конца, что просто я уже заочно слюни пускаю и готовлюсь воздвигнуть себе памятник нерукотворный хдд Постараюсь передать всю ту картинку, что сложилась в голове.

я очень жду! /броффке

[noonaknowsbest]

пакчанель пакчанеееель /бегает по потолку
аыыы

очень жду что будет дальше **
ПОЧИНИ ЕГО ПОЛНОСТЬЮ

ЧАНЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЛЬ
*обнимает единорожика*
аввввввв!!! т____т

[голубой единорог]

noonaknowsbest, ashley w., о, этот неловкий момент, когда у тебя есть в голове великолепная концовка, и ты мучаешься над тем, как подвести к ней сюжет, не лишая логики хддд

ПОЧИНЮ! ХЭ БУДЕТ ИНФА 100%!

[noonaknowsbest]

голубой единорог, /пляшет шаманские танцы в листьях папоротника и колдует вдохновения и сюжетных ходов единороже
/волна пошла волна по телу

[голубой единорог]

noonaknowsbest, я тебе говорила, как люблю твои комментарии? нет? так вот - я люблю тебя и твои комментарии :3

[noonaknowsbest]

голубой единорог, /встает на одно колено ПРАСТИТЕ НО ДА ЭТО МОЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ГОЛЕНЬ СЕЙЧАС МЕЛЬКНУЛА В ЛИСТЬЯХ ПАПОРОТНИКА
/прочищает горло
Ой мамасита мамасита /двигает бровями/ все ради такой шикарной и талантливой женщины >:333 ккк

*громко урчит*
Я тоже хочу тебя чем-нибудь порадовать... ;;

[голубой единорог]

noonaknowsbest, я долго думала над тем, чтобы такого ответить вразумительного, но так ничего и не придумала :с

за какие заслуги я тебя повстречала и кого мне за это благодарить ;;


кошачий принц, ты же знаешь, мне любая вещь от тебя будет приятна :з

[noonaknowsbest]

голубой единорог, ниплакай тт з тт ты еще потом жаловаться на меня начнешь! хдд
/обнимает

[noonaknowsbest]

ТРЕТЬЯ ГЛАВА РАС РАС
скачу по офису и кричу как коты в марте *о*
урра :3

[голубой единорог]

noonaknowsbest, хоть кому-то радостно от этого факта хдд
/сирца-сирца :3

[noonaknowsbest]

голубой единорог, мне оченно радостно *о*
я знаешь как его жду, очень жду *г* исходников на него накопала немножко, но боюсь начинать т з т
и накопала исходников еще кое на что :333 ккк